Франческа тяжело сглотнула и взяла Сенклера за руки.
— Имеет значение лишь то, что вам захотелось их купить. Я люблю вас больше, чем могу выразить.
— Это хорошо. Потому что я люблю вас еще больше.
Рошфор поднес руку Франчески к губам и поцеловал. Он коснулся сапфирового браслета, который Франческа выиграла в споре. Сегодня она надела его и сапфировые серьги. Платье значения не имело. Только украшения, подаренные им.
Рошфор задумчиво погладил пальцем камни.
— Я думал, мне придется выложить за него солидную сумму. Боялся, что вы продадите его кому-то еще. Но однажды вы надели его и серьги… почему вы их не продали?
— Я не могла, — ответила Франческа, непролитые слезы сияли в ее глазах, как маленькие алмазы. — Ведь это все, что у меня осталось от вас.
— О, любовь моя. — Рошфор притянул Франческу к себе, неистово сжимая в объятиях. — Теперь я принадлежу вам целиком и полностью. Навсегда.
Он склонил голову и поцеловал Франческу.
Рождество, полтора года спустя
Огромный дом в Маркасл украсили омелой, остролистом и ветками ели. До Рождества оставалось еще несколько дней, однако все гости уже прибыли. Калли с Бромом и Ирен с Гидеоном приехали два дня назад. Констанс с Домиником прошлой ночью привезли с собой свежий снег. Вдовствующая герцогиня разместилась в своих обычных комнатах в южной башне, подальше от детской. Родители Франчески, граф и графиня Селбрук, поселились радом с дочерью. Как и тетушка Оделия. Ей исполнился восемьдесят один год, однако она не собиралась пропускать событие такой важности. Ведь с крестин последнего наследника дома Рошфоров прошло тридцать девять лет.
Именно для крестин и собрались гости, которые планировали остаться и на Рождество. Это были крестины трехмесячного Мэттью Сенклера Доминика Лилльса, пятого маркиза Эшлока, на чьи плечи однажды ляжет мантия герцога Рошфора. Обряд готовился провести священник церкви Святого Суизина, полтора года назад поженивший родителей младенца, и местный священник, который относился к молодому служителю слегка подозрительно и строго следил за соблюдением своих прав как главы церкви Святого Эдуарда Исповедника, что на протяжении долгих поколений являлась приходом Лилльсов.
Ничего подобного за последние годы в Маркасле не случалось. Местные жители не имели возможности присутствовать на свадьбе герцога и герцогини, и те решили устроить для всех удивительный двухнедельный праздник. Проводились балы, чаепития и другие виды домашних развлечений, а также игры на улице, в том числе катание на коньках на маленьком пруду, который как раз до снегов успел покрыться толстым слоем льда.
Слуги готовили особняк в течение нескольких недель: ремонтировали, чистили, старательно украшали комнаты. Спустя всего полтора года все они успели полюбить герцогиню и хотели, чтобы она ими гордилась. Продукты заказали как из близлежащих городов, например Лондона, так и дальних, Нориджа и Кембриджа. Повар была занята днем и ночью. Она нещадно раздавала указания, поэтому для нее наняли дополнительных слуг, которые помогали готовить, убирать кухню и подавать еду.
Центр всего празднества — маленький херувим с мягкими черными завитками на голове и розовыми щечками — крепко спал в своей кроватке, не догадываясь о том, что ожидает его меньше чем через час. На этом же этаже, только чуть дальше, детская звенела от криков и смеха полуторагодовалой Иви Фитц-Алан, которая носилась вокруг стола, улепетывая от своего отца. Доминик, лорд Лейтон, ползал вокруг него на четвереньках, иногда останавливался и, выглядывая «из-за угла», кричал дочери: «Бу!» И тогда Иви кричала еще громче и со смехом бросалась наутек.
Ее мать, Констанс, с едва заметными признаками второй беременности спокойно наблюдала за погоней с дивана, разговаривая с Ирен, которая сидела рядом. Годовалый мальчик с буйными золотистыми локонами стоял возле колен Ирен, держась за ее юбку, чтобы не упасть, и наблюдал за погоней вокруг стола, иногда издавая веселые крики.
Констанс и Ирен не знали друг друга до прошлого года, когда все семьи собрались праздновать Рождество в Рэдфилдсе и Дэнси-Парк. Они быстро подружились и продолжали активно вести переписку. Однако даже в письмах всего не расскажешь, поэтому сейчас у Ирен и Констанс было много чего поведать друг другу.
Конечно, многое придется повторить для Калли, когда та вернется. В спальне она кормила своего пятимесячного сына Грейсона, пока Бром и Гидеон укрылись в библиотеке на первом этаже для обсуждения деловых вопросов, которые могут продлиться несколько часов, если кто-либо из жен не вытащит их посмотреть на крестины.
— Почти пора, любовь моя, — напомнила Констанс Доминику. — Нужно сказать няне, чтобы уложила Иви поспать.
Она не стала добавлять, что их с дочерью игра наверняка сделала эту задачу невероятно трудной.
— Я знаю, знаю. Пойду переоденусь для церемонии. — Брат Франчески поднялся с пола, подкинул дочку в воздух и, поцеловав в животик, передал терпеливо ожидавшей няне. — Не каждый день становишься крестным отцом.
Напоследок прижав к себе малыша Филипа, Ирен тоже поручила его няне. Взявшись за руки с Констанс, они вышли из детской вслед за Домиником.
— Знаете, а я ведь никогда не думала, что захочу стать матерью, — сказала Ирен. — А теперь не могу расстаться с сыном ни на минуту. Он уже почти ходит. Словно растет не по дням, а по часам.
— Понимаю, — согласно кивнула Констанс. — Казалось бы, только вчера Иви была такой же, как Грейсон. — Она вздохнула. — Бедное дитя. Что же из нее получится… она растет среди мальчишек. Думаю, Иви станет настоящей дикаркой… или ужасной кокеткой.